Прямо около нашего дома, под своими окнами баба Нюра посадила вишневое дерево. Оно было маленькое. Зимой она накрывала его прозрачным полиэтиленом. К лету вишня впервые зацвела. Баба Нюра пестовала свою вишню как могла и вообще относилась к этому дереву очень трепетно: окучивала, поливала, белила. Казалось, каждый листочек, каждую вишенку баба Нюра лично протерла мокрой тряпкой — от пыли. 

Я никогда не понимала бабу Нюру, странный она была человек. Ни с кем не общалась, не сидела на лавочке с другими старушками, не грызла семечки, не обсуждала молодежь. Возилась только со своей вишней. Летом, зимой, осенью, весной, как ни глянь — баба Нюра рядом с вишней, скачет вокруг нее, вишенки протирает. Никак не могла я понять, почему это дерево так дорого ей. Пока не случилось вот что: шла я как-то с работы, время было что-то около шести часов, на улице стояла прекрасная погода. Подхожу к своему подъезду и вижу: пацаны обрывают ветки у баб Нюриной вишни, а она сама со слезами на глазах торчит в окне (она к тому времени уже не могла ходить). «Что ж вы делаете-то изверги?» — кричала баба Нюра — совсем ополоумели?? Да что ж вы делаете-то??- повторяла она и жалобно всхлипывала. Я молча прошла мимо, стараясь не замечать ее молящего взгляда. Вы, наверное, подумаете что я безчувственная, но это не так. Подняшись в квартиру я взяла свое ружье (оно досталось мне от отца), вышла к пацанам и пару раз пальнула в воздух солью. Перепугались они жутко, таким образом, вишня была спасена. С тех пор отношения наши с бабой Нюрой постепенно начали налаживаться, я часто заходила к ней на чай, но все никак не решалась спросить о вишневом дереве. Однажды она заговорила сама.

Родители бабы Нюры интеллигентые люди, инженеры одного из Астраханских НИИ, перед самой войной сосланы были в Сталинград, на пмжО, как говорила баба Нюра. Работали они на тракторном заводе. Когда война дошла в Сталинград, бабу Нюру призвали на фронт медсестрой. «Сколько трупов молоденьких солдат я повидала, милая… Не счесть, иной раз хочется глаза себе выцырапать. Молодые ж ведь, красивые, а мертвые… Смотрють в даль куда-то своими глазищами стеклянными, а слова молвить не могуть. Так -то. Не могуть.» Молчит баба Нюра, да и что тут скажешь, страшная, лютая война. «Вот, когда бомбешка-то была, помнишь? В школе-то учила небось. Большая бомбешка была. Страшная. Весь наш город раскурочило и госпиталь наш тоже, раскурочило-то. Я всех кого могла на себе-то вынесла, а сама голодная была. Ни крошки хлеба не было, ничего. Хоть бы кожурка от картошки и той не было. А есть хотелось. Дык я к чему, я их всех-то переносила, а сама-то в обморок возьми и упади. 

Была у нас знаешь в госпитале собака. Не то овчарка, не то дворняга. Большая такая, куцая. Так вот я в обморок-то когда упала, собака-то меня как цапнет за ногу, я как подскочу, как побегу! и в ту же секунду, веришь — нет, в ту же секунду, аккурат на то место бомбешка-то упала. То бишь, Карма, это мы так собаку звали, жизнь мне спасла. Понимаешь?» Дальше баба Нюра продолжать не могла — расплакалась. Крупные капли слез проплывали дорожками по измученному лицу и падали на передник. Чуть погодя, стерев большими морщинистыми ладонями с лица последние признаки слез, она продолжила: «Я смотрю на нее, значит, на Карму то бишь, а у нее из пуза-то кишки вываливаются. Я ее, значит, выходила, вылечила. Пузо-то зашила, кишочки на место поставила. Потом искать стали, куда же нам себя девать, по подвалам да чердакам ошивались. Ели что под руку попадется. А летом в лесу вишню нашли, дикую, ой Карма вишню-то полюбила. Пригоршнями с рук ела. Милая моя девочка, Кармочка. Родителей я не видела больше. Так и жили втроем, я, Карма да сынок мой Ивашка.» Никогда бы не подумала что у бабы Нюры есть сын и есть на то, вполне адекватная причина — сынок Ивашка мамку свою бросил. То ли сам на что обиделся, то ли жена подбила, но с матерью он не разговаривал. Я пыталась с ним связаться, мол, матушка ваша плохая совсем, не ходит почти — а в ответ мне «да, что вы? Я вышлю вам 500 рублей, на венки.» А сам-то между прочим депутат ни много, ни мало. «Карма умерла значит, через год, как сынок-то женился. На внучка нашего посмотрела, да померла. Я вот ей вишенку-то и поставила. О спасительнице моей напоминает».

Через год бабы Нюры не стало. Сын ее на похоронах так и не появился. За вишней сейчас я ухаживаю. А еще собаку завела — немецкую овчарку Карму. Одна просьба будет у меня к тебе мой читатель — встань и обними свою маму, возьми трубку, набери ее номер и скажи как любишь ее. Какие бы у вас не были разногласия мама у тебя одна, а жены, мужья — это все наживное. 

Да, и помните, мы в ответе за тех кого приручили.